![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
![]() |
( Read more... )
![]() |
Вопрос об отношении к насилию является для либертарианства ключевым. Тем более представляется важным четко определиться с границами этого понятия — что является насилием, а что нет. Вполне понятно желание многих либертариев подвести под этот термин все, чего с их точки зрения в обществе не должно быть. Однако, такой подход чреват весьма опасными правовыми последствиями. Попробуем их проанализировать. Сразу оговорюсь, речь пойдет не о моральных или каких-либо еще, а о правовых нормах. Потому то точность, а главное однозначность, формулировок и представляется столь важной.
Предположим, мы примем такое определение: «Насилие есть всякое действие в отношении человека без его явного согласия». На первый взгляд неплохо. Мы ведь не хотим, чтобы по отношению к нам делали нечто такое, на что мы не согласны? Но ведь речь идет не о наших пожеланиях, а о правовой норме. Которая должна соблюдаться всегда и при любых обстоятельствах. Более того, за ее нарушение должны следовать какие-то санкции по отношению к нарушителю. Как же в таком случае мы сможем получить такое согласие? Ведь для этого надо обратиться к человеку с вопросом или предложением. А это уже некое действие, уж точно совершаемое без его согласия. Но допустим даже, мы сделаем исключение и не станем считать насилием такое обращение (хотя таким исключением немедленно воспользуются все рекламные агенты). Ведь бывают случаи, когда человек, в силу обстоятельств, или своего физического, душевного или иного состояния, не может явным образом выразить свое согласие или несогласие. Как быть со спасением утопающего? Его нужно сначала спросить, хочет ли он, чтобы его спасали? А если у человека сердечный приступ, как быть реанематорам? А пьяного, валяющегося в сугробе нужно оставить замерзать? Он ведь не может ответить, хочет ли он переместиться в теплое помещение. Для всех этих случаев тоже делать исключения? Как? Списком? Но тогда насилие из простого понятия превращается уже в некую категорию, к которой мы можем относить или не относить те или иные действия. Это возможно. В таком подходе, как таковом, ничего плохого нет. Но тогда нужно честно признать, что либертарии являются противниками не насилия (одного определенного явления), а множества различных действий, которые считают противоправными. Спорить о том, что относить к таковым, а что нет, можно до бесконечности.
По-человечески понятно также и желание включить в понятие насилия действия, совершаемые не только в отношении самого человека, но и в отношении его имущества. Какая разница, отняли у вас кошелек, приставив к затылку ствол, или утащили втихаря? Результат тот же. Какая разница, отобрали ваше имущество силой или обманом? Разница есть. Вы ведь не сомневаетесь, что ваше имущество принадлежит Вам. Но тот, кто у Вас его отнимает, так или иначе это оспаривает. Он может согласиться, что неправ, если его поймать с поличным. А если нет? Тогда решать, кто из вас прав и кому на самом деле принадлежит данное имущество, должен суд. А до его решения Вы оказываетесь наравне с вором под подозрением в насилии. Не совершив никаких не только насильственных, но и вообще противоправных действий. А это уже ставит вопрос о допустимости применения насилия по отношению к Вам. Но допустим, мы снова сделаем исключение и определим, что применять насилие можно только к тому, чья виновность доказана. Тогда выйдет, что арестовать вора, провести у него обыск и т.п. нельзя, пока не доказано, что он вор. А как же это тогда доказывать? Ведь при таких условиях никакое следствие невозможно. Преступник же даже на допрос не придет добровольно.
Пытаясь включить в понятие насилия все, против чего протестует наша совесть, мы попадаем в неразрешимое противоречие. Ведь любое насилие самим своим фактом легитимирует ответное насилие. А это возможно только если факт насилия бесспорен и самоочевиден. Иное грозит полной правовой неразберихой. Тогда определить, с чьей стороны насилие является инициативным, а с чьей ответным будет практически нереально. Поэтому границы этого понятия должны быть минимальными, включать лишь то, что является насилием бесспорно. Например так: «Насилие есть прямое физическое воздействие на человека против его воли или угроза такого воздействия». Это будет означать, что например вор, в отличие от грабителя, насильником не является. Хотя преступником несомненно является. Просто это уже другой, не насильственный состав преступления.
Из такого определения следуют важные выводы. Например любые следственные действия в отношении подозреваемого в краже (поскольку вора мы не отнесли к насильникам), да и вообще любого подозреваемого (поскольку его виновность не бесспорна) нам придется квалифицировать как инициативное насилие. Однако, данное противоречие, в отличие от предыдущего, вполне разрешимо. На то и существуют законы, чтобы строго ограничивать перечень случаев, когда инициативное насилие допустимо. Разумеется, этот перечень должен быть минимальным. Общество должно стремиться к его полному исчезновению. Просто надо признать, что совсем его упразднить мы пока не готовы.
Остается и такой вопрос, кто может и кто должен это разрешенное инициативное насилие применять? Если мы возложим эти функции исключительно на государственные органы, мы тем самым лишим граждан права в случае необходимости защищать себя от преступных посягательств самостоятельно. Представляется сомнительным, что государство, стопроцентно и своевременно защищающее от любых противоправных действий каждого своего гражданина, вообще возможно. Например, гражданин, заставший в своей квартире вора, даже не сможет его задержать до приезда полиции. Более того. Известно, что власть – вещь опасная и имеет тенденцию к злоупотреблению своими полномочиями. Что же делать, если преступление против Вас совершает представитель власти? Защититься от этого становится практически нереально. Право на законное насилие должно принадлежать каждому гражданину. Так может органы правопорядка тогда вообще не нужны? Нужны. Ибо не каждый в состоянии защитить себя сам. Только для них защита граждан от преступных посягательств должна быть обязанностью, содержанием их службы, а вовсе не исключительным правом. Иными словами, гражданин, против которого совершено преступление может защищаться от него сам (в том числе с применением разрешенного законом насилия), а может обратиться за помощью в органы правопорядка, которые должны в этом случае его защитить.